То, о чём мечтают герои комедии «Ревизор» Гоголь позволил обнаружить, главным образом, Хлестаков, когда он полностью вошёл во вкус своей высокой фикциональной роли петербургского проверяющего. Безоговорочно покоряет в первую очередь масштаб этих мечтаний. Позднейшая карамазовская сентенция о том, что «человек слишком широк – я бы сузил» здесь подаётся в денежном эквиваленте, то есть широта сознания распространяется только на получение немыслимых материальных благ, которые помогут взойти на вершину власти и ощутить сладость превосходства.
Герои «Ревизора» мечтают самозабвенно, долго и помногу. Судья Ляпкин-Тяпкин – об очередной порции борзых щенков для своей охоты, городничий – о генеральском чине, Марья Антоновна (дочь городничего) – о богатом и знатном женихе, Анна Андреевна (её мать) – о том, чтобы весь век пленять новых поклонников своим неувядающим кокетством. Бобчинский и Добчинский желали бы нести сплетни по всей русской земле, если бы им позволили, в реальности этим двум плутоватым помещикам приходится довольствоваться скудным пространством своего уездного городка. У Хлестакова же рассуждения о возможном вовсе не входит в мечтания, «ведь на то живешь, чтобы срывать цветы удовольствия». Оставленный без обеда в захудалой гостинице он грезит каретой, тройкой лошадей и хорошенькой дочкой хозяина, к которому он прикатит эдаким франтом. Но дальше – больше. Дымящийся суп из Парижа с неимоверным паром, каждодневные балы, князья и графы, толпящиеся в передней, обеды с европейскими министрами, произведение в фельдмаршалы и прочее – вот, о чём мечтают герои «Ревизора» в конечном итоге, вот чего не хватает всякому из них: богатства, власти и подобострастия со стороны других. Сами будучи в подчинении, эти мечтатели готовы трепетать перед «персоной», но получи они хоть малую долю того, о чём так вдохновенно налгал Хлестаков, деспотизму и унижению бы не было конца.
Мечты героев вписываются в круг их общего мировоззрения, где чин является главной добродетелью каждого человека. Но до появления Хлестакова не было известно, какой степени могут достигать эти мечты при свободном полёте фантазии, когда их не ограничивают ни страх за свою дерзость – с одной стороны, ни здравый смысл – с другой. Невежество не считается аномалией, скорее наоборот, а религиозные переживания превратились в ритуал – если они будут слишком глубокими и подлинными то, как и тяга к науке, могут стать препятствием на пути к чиновничьей дикой мечте. В соседстве с Хлестаковым достаточно полно раскрываются женские образы. Жена и дочь городничего между собой воюют за благосклонность молодого вельможи, восхищаются его красотой и обхождением, не только не испытывая неловкости от чужого вранья, но даже упиваясь им, принимая всё за чистую монету, настолько в них неумеренно желание, чтобы всё это было правдой. Картины блестящей петербургской жизни, со страстью выбалтываемые Хлестаковым, дамы представляют отлично, а в самом центре этих картин – себя, окружёнными поклонением и восхищёнными возгласами.
Многочисленные купцы и просители, которые бредут на поклон к Хлестакову, также имеют мечту: им хочется не столько улучшить состояние города, сколько пожаловаться на своё начальство более высокому начальству, совершить маленькую месть и отвести душу. То, что Хлестаков всех внимательно выслушивает, внушает пришедшим надежду на видимость порядка, а чиновникам, вроде попечителя богоугодных заведений, открывает очередной повод явить своё рвение и польстить.
Надо сказать, что смеховое начало – единственное, что размыкает этот порочный круг. Именно оно потешается над теми вещами, о которых принято было молчать, чтобы не нанести удар собственному честолюбию. Ведь, несмотря на громадные масштабы, эти мечтания обнажают всю бедноту и скудость внутреннего мира героев, хотящих иметь всё, ничего из себя не представляя, наслаждаться гордыней в ничтожестве.
Гоголь, кажется, хотел показать, что мечтами героев его комедии мечтать не следует, грезить их грёзами – тоже, так как при всей их нелепости они страшны своей тягой к пренебрежению подлинными желаниями, которые возвышают всякого человека
